Ощущение, что он что-то упускает из вида, было, но где-то далеко, на периферии сознания. Он плавал в этом океане, погружался в темные воды и снова просыпался.
Хотелось оказаться не просто где-то в стороне, а дальше отсюда. И одновременно хотелось погрузиться в воды этого океана.
Где-то в стороне доносился шум прибоя. Но до берега было очень далеко.
В реальности Кирилла звал Каин, звала Лэйла, ругалась Женька.
Он не просыпался.
В какой-то момент в шум прибоя вплелся голос, детский голос.
«— Ты меня забудешь.
— Никогда! — жарко ответил другой голос, мальчишеский.
И детский звонкий засмеялся:
— Забудешь…»
«— Почему ты так на меня смотришь? — над головой шумит густыми кронами лес и качаются под ними ветви толстого дуба.
— Ты красивая.
— Ты тоже.
— Я? Я мальчик, мне не обязательно. А красивее тебя девочек я ещё не видел.
Смех».
Волны качались, покачивая его на поверхности. Впрочем, он отдался во власть океана, и тот окутывал его, утаскивал в свои воды. И вот уже соленая вода падала на его лицо, на губы, в ушах бился ритм силы.
У нее были удивительные глаза — серые, чисто серые, как хрусталь. И волосы — такие удивительные, светлые, как лен. Она никак не могла с ними справиться. Один хвост могла собрать, а второй хвост вечно лежал непослушными локонами на плече. И розовый бантик с него был у неё на руке словно браслет.
Губы были тоненькие, но зато широкие — и улыбка до ушей была такой чистой и заразительной.
Она была в белом платье. Белых носочках и розовых сандаликах. Розовая маленькая сумочка и розовый заяц, которого она держала за одно ухо. Вторая рука была тоже чем-то занята, но дети никогда не видели чем именно.
Она появилась в их компании, когда Кириллу было шесть. Очаровательная малышка.
— Алиса. Меня зовут Алиса, — сообщила она и попросилась в их компанию.
Мальчишки в таком возрасте ещё не задирают носы, и её приняли к себе. И днями, и вечерами напролёт, она играла с ними в казаки-разбойники, учила делать луки и мечи из подходящих материалов, рассказывала об играх с мячом. Они играли в футбол, а потом и в «войнушку». У них самих первых во дворе появились мечи и луки. И они же самыми первыми оказались вовлечены в междворовые соревнования.
Она была чудесной, эта девочка Алиса.
Она смеялась…
Шли дни, недели, месяцы.
Проходили года.
Минул один год, и из их компании почти трое мальчишек забыли про Алису.
Еще год — и ещё двое.
Еще год — и еще трое…
К двенадцати годам Кирилл остался единственным, кто помнил про неё, кто видел её. Девочка не удивилась.
Она тихо сказала, что однажды и Кирилл её забудет, перестанет её видеть. И…
Он не поверил.
И не забывал.
А в четырнадцать увидел то, что их друзья увидели куда раньше.
Истинный вид Алисы.
Во второй руке она удерживала огромный тесак, её белое платье было забрызгано кровью, и кровь была на ее щеке, её плече, ее теле.
Она улыбалась, и в её глазах больше не было света.
— Теперь ты меня тоже забудешь, — сообщила девочка буднично. — А мне придётся искать новых друзей. Что ж… — помахав рукой, Алиса двинулась прочь. К кладбищу. Прошла сквозь огромные врата и пропала.
Через пару дней Кирилл пришёл к ней сам.
Она сидела на крыльях памятника печальному ангелу.
Он читал надпись по одной букве, то и дело сбиваясь и начиная заново.
«Петрова Алиса Евгеньевна, 1748–1761».
— Тебе было всего тринадцать лет? — поднял Кирилл голову.
Алиса, качая ногой в башмачке, перегнулась через крылья, недовольно взглянула:
— Зачем ты пришёл?! Кто дал тебе право приходить?
— Ты сама.
— Что я сама?!
— Сказала, чтобы я приходил тебя увидеть, когда захочу. Я хочу.
— Дурак, — буркнула девочка, перепрыгивая через крылья и зависая в воздухе напротив Кирилла. Мальчик был её уже выше, поэтому чтобы смотреть глаза в глаза, ей пришлось висеть в воздухе. Впрочем, для привидения это не составило никакого труда. — Не приходи больше.
— Я хочу прийти.
Алиса сердито вздернула головой и шагнула к памятнику, влилась в него и пропала.
«Попробуй найти», — стегнул мальчика по щеке порыв ветра. — «Не найдёшь».
Он находил. Приходил на кладбище раз за разом и находил. Где бы она ни пряталась: в воздухе, на земле, под землей. Находил и приманивал.
Она выходила на его зов, потому что не могла устоять.
А потом она начала таять. Привидения не должны слишком долго общаться с медиумами, это разрушает их сущность.
И тогда они сделали то, что делали до них десятки раз медиумы и привидения — обменялись частицами собственных сущностей. Он отдал ей свою жизнь, жизненную силу, а она — кусок прожитой послежизни, сущности, которая составляла жизнь привидений. Его сила возросла, он словно бы вышел на новый круг, и Алиса снова начала разрушаться. Новый обмен, и новый виток. Они словно бы попали в заколдованную спираль. Маленькое привидение становилось все сильнее, и в какой-то момент ей уже не нужна была подпитка из реальности, чтобы сохранять себя в себе.
Ей не нужно было «питаться», ей не нужны были плохие чувства людей, их страх, ей не нужны больше были мелкие кусочки эктоплазмы.
Ей даже не нужен был Кирилл.
Но он сам стал сильнейшим медиумом из всех, кого она узнала почти за триста лет. Он стал призрачным медиумом. Тем, в ком практически не осталось собственной жизни, зато было сколько угодно жизни призрачной. Он был жив, но любой, кто понимал в том, что такое мёртвый мир, мог бы поклясться, что Кирилл — мёртв.